Но приготовления Странника еще не были закончены: соорудив укрытие, он тут же принялся разводить костер. Для этого он набрал ломаных сосновых иголок, кусочков сосновой коры и тонкой, белой как бумага бересты, стараясь найти трут посуше. Чтобы добыть искры, он не стал, как ожидал Мэтью, тереть друг о друга две палочки, но использовал способ, к которому прибег бы любой бывалый зверолов-англичанин: принялся ударять кремнем по кресалу. Странник трудился сосредоточенно и терпеливо, подбрасывая язычкам пламени кору и обломки веток. Вскоре у них разгорелся вполне приличный костер, у которого можно было согреться.
Лук и колчан индейца, его пояс с бахромой, на котором он носил нож, и сумка из сыромятной кожи лежали на земле. Он посидел, прислонившись спиной к одному из валунов, погрел руки, а затем открыл сумку и вытащил из нее черный, маслянистый кусок вяленого мяса размером с кулак. Он отрезал от него немного и дал Мэтью, которому было уже все равно, говядина это, оленина, медвежатина или бобровый хвост. Возможно, это и был бобровый хвост: мясо пахло резко и жевалось долго, но в животе тут же разлилась приятная теплота — как от лучшей грудинки в заведении Салли Алмонд. Странник поел, отрезал еще ломтик для Мэтью, потом для себя и убрал оставшееся в сумку.
— И все? — спросил Мэтью.
— Достаточно.
Теперь понятно, отчего он такой худой, подумал Мэтью. И пусть ему по-прежнему хотелось есть, о том, чтобы просить добавки, не могло быть и речи. Посидев немного с вытянутыми ногами, он не знал, сможет ли снова встать. Да, утром сознанию предстоит побороться с материей. Сидя в тепле, в оранжевом свете костра, он почувствовал, как сильно устал — еще чуть-чуть, и совсем не сможет двигаться. Но он также знал, что если закрыть глаза, то снова увидит последствия кровавой расправы в домике Джона Бертона и услышит, как там жужжат мухи.
Верный своему слову, Странник нашел помятое место в зарослях, где кобыла Абернати сбросила с себя Морга. Индеец встал на колени, обнаружил среди мертвых листьев следы Морга и объявил Мэтью, что преследуемый ими зверь направился вглубь леса, держа курс на юго-запад. Видимо, решил какое-то время держаться подальше от дороги, заключил Мэтью, — по крайней мере, пока его не будет отделять от констебля и тех, кто пообещал содрать с него шкуру, расстояние в несколько миль. Мэтью предположил, что Морг или повернет, чтобы потом выйти на дорогу, или, может быть, найдет какой-нибудь другой, мало кем хоженный путь в Филадельфию.
— …Выйдем, как только солнце встанет, — сказал Странник, подбрасывая в костер хвороста. — То есть на рассвете мы уже должны будем двигаться.
— Понимаю.
Странник внимательно смотрел на него. Лицо его было непроницаемо.
— Вы неплохо себя показали сегодня.
— Для англичанина?
— Да.
— Спасибо, — сказал Мэтью.
Так ли хорошо он покажет себя завтра — это уже другой вопрос.
— Если мы будем двигаться быстро, а он медленно, то сможем догнать его завтра во второй половине дня. Я надеялся, что он повредил себе что-нибудь, когда падал, но он не хромает.
— Жаль, — только и смог пробормотать Мэтью, пытаясь удержать глаза открытыми.
— Да, для нас это плохо. Зато ему не удалось достать лошадь. — Странник закутался в свою накидку. — Послушайте меня, Мэтью.
Настойчивая нотка в его голосе заставила Мэтью отогнать от себя темноту.
— Я собираюсь сейчас поспать. Мои демоны найдут меня. Вы меня не будите, что бы ни услышали. Не трогайте меня. Понимаете?
— Да.
Ничего больше не сказав, Странник свернулся клубком под накидкой и, кажется, полностью растворился в ее складках.
Мэтью посидел еще пару минут, пока его подбородок не упал на грудь. Огонь продолжал гореть, успокаивающе согревая. Мэтью вытянулся рядом с костром, слушая мирное потрескивание горящих веток и едва слышный стук дождя по настилу над укрытием. Глаза его были закрыты, и он снова увидел кровавый ужас в доме преподобного Бертона, песика с переломанной спиной и разбитое лицо Тома, но хуже всего было то, что он мысленно видел, как Морг все идет и идет где-то там, в ночи, как этот монстр проходит милю за милей, готовый убивать.
А потом, как с обрыва, Мэтью провалился в милосердный сон.
Проснулся он так же внезапно.
Он тихо лежал в сонном тумане и слушал звуки ночи.
Где-то далеко ухнула сова. Потом еще раз и еще.
Дождь, кажется, перестал. Больше не было слышно, чтобы он капал.
Снова ухнула сова. Та же или другая? Звук вроде бы донесся с другой стороны, поближе.
Мэтью открыл опухшие от сна глаза. В почти догоревшем костре тлели красные угольки. И тут из-под накидки Странника, как в тот раз из его жилища, послышалось причитание, оно становилось все громче и закончилось не то судорожным вздохом, не то мольбой о пощаде. Некоторое время все было тихо, потом крик раздался снова, он стал прерывистым, хриплым, а на последних душераздирающих нотах превратился в сдавленный стон.
Заговорила сова. Странник затих, но Мэтью слышал, что дышит он часто, как будто пытается убежать от кого-то и знает, что это невозможно.
Мэтью невольно поежился. Похолодало, угольки костра почти совсем не грели. Он тихо, осторожно протянул руку, чтобы взять несколько палочек, собранных Странником для поддержания огня, и когда он бросил их на головешки, одна из палочек треснула — не резко, совсем тихо, — так мог бы наступить на землю сапог человека, крадущегося среди сосен.
Темно-зеленая накидка взметнулась вверх. Опешив, Мэтью посмотрел в лицо проклятому.
Кожа на черепе Странника словно бы еще больше