1959
На память
Как лихорадки жар сухой,Судьба еще жива,Ночной горячечной строкойБегут мои слова.
И, может быть, дойдет до васЕе глухой размер,Как пульс, прерывистый рассказ,Химера из химер.
1959
Юго-запад[150]
Подъемный кран, как самоходка,На гусеничном ходуПо окнам бьет прямой наводкойИ тихо кружится на льду.
Вполне военная картина,Когда прожекторным огнем.Как в штурмовую ночь Берлина,Подсвечивают каждый дом.
Но этот бой — не разрушенье,Не взрыв, а рост — и вширь и вверх,Победоносное сраженье,Где автогена фейерверк,
Где торопливое дыханьеГрузовиков и тягачейИ газосварки полыханьеСредь обесцвеченных ночей.
Где кислородные баллоныНужны как воздух для людей,Крепящих арки и балконыСквозь хаос новых площадей.
Здесь каждый дом — как в магазине:Новехонький со всех сторон,И автошин шуршит резина,И пахнет пихтою гудрон.
1959
Первый снег
Слякоть нынче схвачена морозом,Как створоженное молоко.Снег подобен падающим звездам,И дышать по-зимнему легко.
Каждый звук отчетливый и громкий,Слишком звонкий нынче на пруду.Воробей на заберега кромкеОступается на скользком льду.
Первые снежинки еле-елеВсе же долетают до земли.Завтрашние белые метелиК нам еще добраться не могли.
1959
Золотой, пурпурный и лиловый[151]
Золотой, пурпурный и лиловый,Серый, синий свет,Вот оно, кощунственное слово,И спасенья нет.
Вот она — в кровавых клочьях дыма,В ядовитой мгле.Будущая ХиросимаВстала на земле.
Как глазурь — зеленый крик ожога,Сплавленный в стекло.Вот она, зловещая дорога,Мировое зло.
Девушке слепой огонь пожараОбжигает взор.…О судьбе всего земного шараНачат разговор.
1959
Да, рукопись моя невелика[152]
Да, рукопись моя невелика, —Родник, а не ручей и не река.Подземный ключ не сдвинет валунов,Не потрясет береговых основ.
И может течь, а может и не течьНегромкая, прерывистая речь…Но, впрочем, строчки — это не вода,А глубоко залегшая руда.
Любой любитель, тайный рудовед,По этой книжке мой отыщет след,Нащупает под ржавым плитнякомСтарательным старательским скребком.
1959
Не спеши увеличить запас[153]
Не спеши увеличить запасЗанесенных в тетрадь впечатлений,Не лови ускользающих фразИ пустых не веди наблюдений.
Не ищи, по следам не ходи,Занимайся любою работой, —Сердце сразу забьется в груди,Если встретится важное что-то.
Наша память способна самаПривести в безупречный порядок,Все доставить тебе для письма,Положить на страницы тетрадок.
Не смутись, — может быть, через годПригодится такая обнова —Вдруг раскроется дверь и войдетДолгожданное важное слово.
1960
Бухта Нагаева[154]
Легко разгадывается сонНевыспавшегося залива:Огонь зари со всех сторонИ солнце падает с обрыва.
И, окунаясь в кипяток,Валясь в пузырчатую воду,Нагорный ледяной потокОбрушивается с небосвода.
И вмиг меняется масштабСобытий, дел, людей, природыПокамест пароходный трап,Спеша, нащупывает воду.
И крошечные кораблиНа выпуклом, огромном море,И край земли встает вдалиМиражами фантасмагорий.
1960
Речь Кортеса к солдатам перед сражением
Нет, нам не суждено здесь пасть —Невелика еще у смерти власть.
Еще пред нами тысяча забот,Больших и малых дней водоворот.
Мы предназначены для лучших дел,Не перешли еще земной предел.
Приказ мой прост: пока живой — вперед.Кто в смерть не верит — вовсе не умрет.
От трусости лекарство у врачаУкреплено на кончике меча.
Прими его — и наш военный богПодхватит твой прощальный, смертный вздох.
Стреляй, стрелок, твой яростный мушкетПоэты будут славить много лет.
Да, мы бессмертны на ходу, в бою.Мы верим все еще в звезду свою.
1960
Андерсен[155]
Он обойдет моря и сушу —Весь мир, ч го мелок и глубок,Людскую раненую душуПоложит в сказочный лубок.
И чтоб под гипсовой повязкойВосстановился кровоток,Он носит радостную сказку,Подвешенную на платок.
Леченье так умно и тонко:Всего целебней на землеРассказ про гадкого утенкаИ миф о голом короле.
1960
Мне снова жажда вяжет губы[156]
Мне снова жажда вяжет губыВ сухом снегу,Где белый лес играет в трубыВо всю вьюгу.
И наст горит под скользкой лыжей.Дымится снег.Огонь все ближе, ближе, ближе,И вот — ночлег.
И, ставя обе лыжи стоймяК венцу избы,Я постучу в окно спокойноРукой судьбы.
1960
Старая Вологда[157]
Медлительная Вологда…Столетия и далиТащили город волоком,В оврагах рассыпали.
Предместьями, посадамиБросали на дорогеС глухими палисадамиЕловые чертоги.
Жила когда-то грезамиО Вологде-столице,Каприз Ивана ГрозногоКак сказка о Жар-птице.
А впрочем, вести вескиеО царском разговоре —Магическими фрескамиВ стариннейшем соборе.
1960
Корни даурской лиственницы[158]
Корни деревьев — как флаги,Флаги в промерзлой земле,Мечутся в поисках влаги,В страстной мечте о тепле.
Вся корневая системаВ мерзлой от века судьбе.Это — упорства поэма,Это — стихи о борьбе.
1960
Рояль[159]
Видны царапины рояляНа желтом крашеном полу:Наверно, двери растворяли,Ворочали рояль в углу.
И он царапался когтямиИ, очевидно, изнемогВ борьбе с незваными гостями,Перешагнувшими порог.
И вот он вытащен наружу,Поставлен где-то у стены.Рояль — беззвучное оружьеНеобычайной тишины.
И все сейчас во власти вести,Все ждут подобья чудесам —Ведь здесь на том, рояльном, местеДух музыки почиет сам.
2 июня 1960 Переделкино
Толпа гортензий и сирени[160]
Толпа гортензий и сирениИ сельских ландышей наряд —Нигде ни капли смертной тени,И вся земля — цветущий сад.
И майских яблонь пух летает,Легчайший лебединый пух,Неисчислимой белой стаей,И тополя шуршат вокруг.
И ослепительное летоВо все цвета и голосаГремит, не веря в смерть поэтаИ твердо веря в чудеса.
2 июня 1960 Переделкино