ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
Рейнеке лис, ко двору подходя, окрылен был надеждой,Что обвинения против себя отведет. Но, увидев,Сколько собралось врагов его, как все держались, как явноЖаждали все отомстить ему и покарать его смертью,—Духом он пал, усомнился, но с вызывающим видомЧерез ряды всех баронов проследовал с Гримбартом вместе.К трону уже подходили они — и шепнул ему Гримбарт:«Без малодушия, Рейнеке! Не забывайте, что счастьеРобкому не достается, а смелый идет на опасностьИ вдохновляется ею: опасность — преддверье спасенья!»«Истинно так! — сказал ему Рейнеке. — Как благодаренЯ за поддержку вам! Если опять окажусь на свободе,Вспомню я вас!..» Осмотрелся он тут и увидел, как многоРодичей было в собранье, но доброжелателей мало!Он большинству насолить умудрился — великим и скромным,Даже гадюки и выдры считали его за прохвоста.Все же достаточно в зале друзей он еще обнаружил.
Рейнеке стал на колени пред троном, и очень степенноТак он сказал: «Всеведущий и всемогущий от векаБог да хранит вас, король, господин мой, а такжеВашу супругу, мою госпожу, и обоим даруетМудрость и здравые мысли, дабы разуменьем монаршимПравое вам отличать от неправого, ибо все большеФальшь на земле процветает. Многие кажутся с видуВовсе не теми, кем суть. О, если б на лбу отражалисьВсе сокровенные мысли так, чтоб король, как по книге,Мог их читать, — он узнал бы, как я ему искренне предан!Многие, правда, чернят меня. Кто? Негодяи! Им нужноМне навредить, чтоб лишить меня вашего расположенья:Я, мол, его недостоин! Но мне ль не известно, как любитМой повелитель-король справедливость! О нет, не сведетеВы короля со стези правосудья! Так было — так будет!..»
Зашевелились тут все, старались протиснуться ближе,Дерзости Рейнеке все изумлялись и жаждали слушать:Явны его преступленья, — как же ему отвертеться?
«Ах, негодяй! — воскликнул король. — Но пустой болтовнеюТы не спасешься на сей раз! Нет, ложь и обман не удастсяВыдать за истину снова. Конца своего ты дождался!Преданность мне, полагаю, ты доказал: несомненно,Случая с кроликом, дела с вороной достаточно было б,—Ты же везде и повсюду свершаешь деянья измены!Мастер ты подлых проделок, но скоро они прекратятся.Мера терпенья полна, — я бранить тебя больше не стану!»
Рейнеке думал: «Что будет со мною? О, если б добратьсяКак-нибудь до дому только! Какое бы выдумать средство?Будь там что будет, — испробую все, но пробиться я должен!..»
«О мой великий король, мой монарх благородный! — сказал он.—Если считаете вы, что достоин я смерти, вы, значит,Дело не с той стороны рассмотрели. СоблаговолитеВыслушать прежде меня! Я бывал вам советом полезен,С вами в беде оставался, когда отступались иные,Те, что меж вами и мною становятся, мне на погибель,Пользуясь каждой отлучкой моей. Государь благородный,Выслушав слово мое, разобраться вы сможете в деле:Если вина моя признана будет, — смирюсь пред судьбою.Думали вы обо мне очень мало, когда беззаветно,Самоотверженно нес я охрану границ и окраин.Иль полагаете вы, что я при дворе появился б,Хоть бы малейшую зная вину за собой? Безусловно,Я б осмотрительно вас избегал и врагов моих также.Нет, все сокровища мира меня бы сюда не сманили!В собственном замке, на собственных землях я жил на свободе,Но за собой ничего я не знал — потому и явился.Я снаряжался в дозор, — в это время племянник мой, Гримбарт,С вестью приходит: опять ко двору я обязан явиться.Я о своем отлученье раздумывал все, — и с МартыномВел я об этом большой разговор. Обещал он мне святоСнять это бремя с меня. «Вот буду я в Риме, — сказал он,—Полностью все ваше дело беру на себя я отныне;Вы ко двору отправляйтесь, а мы отлучение снимем…»Видите, так мне Мартын говорил, — он знаток в этом деле:Им потому дорожит досточтимый епископ, наш, Прорвус,—Служит Мартын у него лет пять по судебным вопросам!Я же сюда прихожу — и летят на меня обвиненья.Кролик налгал на меня, лицемер, но ведь Рейнеке — вот он:Пусть обвинитель мой выйдет, в глаза меня пусть уличает!Тех обвинять, кто отсутствует, очень легко, в самом деле,—Но и противную сторону выслушать надо ведь прежде,Чем осуждать ее. Эти притворщики — ворон и кролик,Честью клянусь, — лишь добро от меня постоянно видали.Позавчера поутру чуть свет повстречался мне кролик,Мило со мной поздоровался. Я же стоял перед замкомИ начинал в это время чтение ранней молитвы.Он мне сказал, что идет ко двору, — я сердечно ответил:«Бог вам сопутствуй!» Но кролик стал плакаться: «Как я в дорогеПроголодался, устал!» — «Вы хотите покушать?» — спросил яОчень участливо. «Был бы признателен», — он отвечает.Я говорю: «Угощу, с удовольствием». В замок мы входим,—Подал я вишни и масло: не ем по средам я мясного.Тут подбегает к столу мой сыночек, мой младшенький, смотрит,Нет ли остатков: детишкам остатки особенно сладки.Чем-то малыш соблазнился, но кролик по мордочке крошкуТак угостил, что и губки и зубки окрасились кровью.Это заметил мой старшенький — Рейнгарт, схватил лицемераСразу за горло — и тут наигрался в отместку за брата!Вот что случилось — ни больше ни меньше! Я — сразу к мальчишкам,Их наказал, но с трудом от обидчика-гостя обоихЯ оттащил. И уж если досталось ему, помолчал бы:Большего он заслужил! Если б умысел злой тут имелся,То молодежь моя живо могла б с ним на месте покончить.Вот вам его благодарность! Я оторвал ему ухо!Чести он был удостоен, и это — отметка на память…
Ворон приходит и плачется мне: он супруги лишился.Та, мол, к прискорбью великому, до смерти утром объелась:Рыбу приличных размеров она проглотила с костями.Как это было, он лучше осведомлен, но утверждает,Будто жену его я умертвил. А не он ли убийца?Пусть разрешат мне его допросить, запоет он иначе.Эти вороны взлетают мгновенно настолько высоко,Что никаким ведь прыжком допрыгнуть до них невозможно.
Если кто хочет меня обличить в столь преступных деяньях,Пусть хоть свидетели будут надежные! Так ведь обычноСудят мужей благородных. Я этого требовать вправе.Если же верных свидетелей нет, прибегают к иному:Вот! Я готов к поединку! Пусть время назначат и место.Пусть он сейчас и представится мне, мой противник достойный,Равный мне происхожденьем: чья правда — нам шпаги докажут.Честь в поединке добывший ее закрепит за собою.Это — старинный закон, я на большее не претендую!..»
Каждый на месте недвижно застыл, это слыша, настолькоРейнеке всех изумил своей вызывающей речью.Но перепуганы были особенно ворон и кролик,—Оба покинули двор, не отважась промолвить словечка.Прочь удаляясь, они говорили: «Судиться с ним дальшеБыло б для нас безрассудством. Действуй мы всем, чем угодно,Мы с ним не сладим. Кто видел, как было дело? Мы былиНаедине с негодяем. Свидетелей нет. И, конечно,Мы же и будем в ответе. Так пусть за его преступленьяВозится с плутом палач и за все воздаст по заслугам!Право же, ну его к черту! Мы знаем, с кем дело имеем:Лжец, и хитрец, и подлец, он погубит и целый десятокНашего брата. Нет же, дорого нам это стало б!..»
Изегрим с Брауном хмуро следили, как парочка этаК выходу кралась. Тошно им было. Король в это времяТак говорит: «Кто с жалобой здесь? Подходите. ГрозилисьМногие этим вчера. Обвиняемый прибыл. Ну, кто же?»
Но не нашлось никого, и Рейнеке нагло заметил:«Ясно, клевещут, клевещут, а чуть только очная ставка,Так поскорее домой. Подлецы эти, ворон и кролик,Рады меня очернить, навредить мне, навлечь наказанье.Все же бог с ними! Они отреклись от своих обвинений,Стоило мне появиться, одумались — и на попятный.Я посрамил их! Но видите, как доверяться опасноЗлостным клеветникам, очерняющим тех, кто в отлучке:Все извращают они и достойнейших всех ненавидят.Не о себе я пекусь, но других от души я жалею».
«Слушай, — сказал тут король, — отвечай-ка мне, подлый предатель,Что побудило тебя умертвить, и к тому же столь зверски,Бедного Лямпе, кто был самым верным моим письмоносцем?Я ли не делал поблажек тебе, не прощал преступлений?Посох, котомку, сапожки вручил я тебе, снаряжаяВ Рим и в святое заморье; твоим благодетелем был я,Веря в твое исправленье. И вот мне приходится видеть,Как убиваешь ты Лямпе сначала, как Бэллин в котомкеГолову зайца приносит мне и заявляет публично,Будто он письма доставил, что вы сообща обсуждалиИ составляли и он был их автором главным. И что же?Мертвую голову в сумке находят — ни больше ни меньше!Вы это сделали, чтоб надо мной наглумиться. Был отданБэллин на растерзание волку — черед за тобою!»
Рейнеке вскрикнул: «Что слышу я? Лямпе убит? И БэллинТакже погиб? Что мне делать? О, сам бы уж лучше я умер!Ах, вместе с ними лишился теперь я великих сокровищ!С ними отправил я вам драгоценности, коим на светеРавных не сыщется! Кто б заподозрить решился баранаВ том, что он зайца убьет и сокровища ваши похитит?Истинно: там берегись, где не ждешь ни капкана, ни ямы!..»
В гневе король не дослушал, что Рейнеке плел вдохновенно,Встал — и в покои свои удалился и суть этой речиМимо ушей пропустил. Казнить собирался он плута.Вот он поднялся к себе и застал там как раз королевуС фрейлиной, фрау Рюкенау, мартышкой. Была обезьянаУ государыни и государя в особом фаворе.Именно ей предстояло вступиться за Рейнеке-лиса.Умной мартышка была, образованной, красноречивой,Всюду желанной, весьма уважаемой всеми. Заметив,Что раздражен был король, сказала она осторожно:«О государь! Если просьбы мои приходилось вам слушать,Вы никогда не жалели о том и всегда мне прощали,Если ваш гнев я дерзала умерить смягчающим еловом.Не откажите же мне в благосклонности вновь. Ведь на сей разДело идет о родне моей. Кто от своих отречется?Рейнеке, кем бы он ни был, — он родственник мой. И уж еслиО поведенье его говорить откровенно — скажу я:Раз он явился на суд, то, видимо, чист в этом деле.Так и отец его тоже, к которому столь благосклоненБыл ваш отец, натерпелся немало от сплетников подлыхИ обвинителей лживых. Но он посрамлял их обычно:Стоило дело расследовать — и выяснялось коварствоНизких завистников: даже заслуги его толковалисьКак преступления! Но при дворе он имел неизменноБольше почета, чем Изегрим с Брауном ныне. ОбоимСтоило б так же уметь от себя отводить нареканья,Слишком нередкие. Но справедливость им мало знакома:Все их советы тому доказательство, весь образ жизни!»
«Но почему, — возразил ей король, — это вас удивляет,Что возмущаюсь я Рейнеке, вором, который недавноЗайца убил, свел барана с пути и особенно наглоВсе отрицает, нахально собою кичась, как примерным,Верным слугою моим? Между тем он открыто и всемиБез исключения изобличается ведь в оскорбленьеСамых надежных персон, в грабежах и в убийствахИ в нанесенье ущерба и всем нашим подданным верным,И государству всему. Нет, больше терпеть невозможно!»Но обезьяна на все это так королю возразила:«Да, но не всем ведь дано при любых обстоятельствах жизниМудро самим поступать и порадовать мудрым советом.Честь и доверье такому! Однако завистники тотчасИсподтишка начинают вредить ему. Станет их больше —Выйдут в открытую. Так ведь и с Рейнеке часто бывало.Все же вы память о том не сотрете, как мудрым советомОн выручал вас, когда остальные, как рыбы, молчали.Помните ль случай недавний — тяжбу змеи с человеком,—Как в этом деле никто не сумел разобраться, и толькоРейнеке выход нашел и пред всеми был вами похвален».
Память немного напрягши, король отвечает мартышке:«Дело я помню отлично, но самая суть позабылась,—Что-то в нем, кажется, очень запутанным все оказалось.Если вы помните сами, то я бы охотно послушал».«Раз государю угодно, — сказала мартышка, — извольте:
Ровно два года назад к вам, государь мой, приходитС жалобой шумной змея. Судившийся с нею крестьянин,Дважды уже проигравший процесс, не желал подчинятьсяПостановленью судебному. Этот крестьянин был тут же.Стала змея излагать горячо и пространно вам дело:Через дырявый забор проползать ей случилось однажды,Но, на беду, она тут же попалась в потайную петлю,—Петля стянулась мгновенно — змея там лишилась бы жизни,Если бы, к счастью, не оказался случайный прохожий.В ужасе смертном змея закричала: «Спаси меня, сжалься!Я умоляю, спаси!» Человек отвечает: «Согласен,—Освобожу, потому что мне жалко тебя. Но сначалаТы поклянись ничего мне худого не сделать». СтрашнейшейКлятвой змея поклялась — и была спасена человеком.
Вот они вместе пошли. Вдруг, чувствуя голод жестокий,Бросилась на человека змея, удушить вознамерясьИ проглотить. Но несчастный отпрянул в испуге и в горе:«Это ль заслужено мною? Этоль твоя благодарность?Клятвой страшнейшей не ты ли клялась?!» А змея отвечает:«Вынудил голод меня, — ничего не могу с ним поделать:«Нужно» с запретом не дружно. Выходит, что я не в ответе».
И человек тут взмолился: «Меня пощади, хоть покудаКто-нибудь встретится нам, кто нас беспристрастно рассудит!»«Что ж, — отвечает змея, — могу потерпеть я немного».
Вот они дальше отправились, — ворона видят над лужей,—Имя ему Теребиклюй, Каркарлер с ним — вороненок.Их подзывает змея: «Подойдите-ка, будьте любезны,И рассудите нас». Ворон, внимательно выслушав дело,Сразу изрек: «Человека сожрать!» Ведь рассчитывал воронТоже куском поживиться при этом. Змея ликовала:«Значит, победа за мной — и никто меня впредь не осудит!»«Нет, — возразил человек, — не совсем проиграл я! Как смеетПриговорить меня к смерти разбойник? И единолично!Требую дело вторично заслушать, судить по закону!Несколько судей должно быть: четверо, пятеро, десять!»
Снова змея согласилась: «Пойдем!» По дороге встречаютВолка с медведем, и все собираются в общую кучку.Тут человеку несчастному стало совсем уже страшно:Быть одному средь пяти подобных молодчиков! Шутка ль?Он окружен был змеею, волком, медведем и паройВоронов. Страху набрался он! Волк и медведь очень скороНа приговоре сошлись: «Змея умертвить человекаПолное право имеет: безжалостный голод законовНе признает никаких, а клятва нужде не помеха».Путника ужас объял: он понял — лишить его жизниВсе они жаждут. Змея в это время со злобным шипеньемКверху взвилась — и ядом как брызнет! Но путник отпрянул.«Это же самоуправство! — он крикнул. — Да кто тебя сделалЖизни моей госпожой?» А змея отвечает: «Ты дваждыСлышал решенье судей и дважды проигрывал дело».Но человек возразил: «Ведь они грабежом и разбоемСами живут! Я их не признаю! Пусть король нас рассудит!Что он ни скажет, ему подчинюсь. Если я проиграю,То, не ропща, даже самое страшное, все претерплю я!»Волк и медведь ядовито сказали: «Ну, что же, попробуй!Но ведь решенье и там будет в пользу змеи, несомненно».Были уверены все, что и двор их всецело поддержит,И, приведя человека, спокойно предстали пред вами:Эта змея, и волк, и медведь, и два ворона. Впрочем,Волк не один, а сам-три оказался: привел двух сынишек,—Звались они Пустобрюхелем и Ненаеделем, — обаБольше, чем все, беспокоили путника, нетерпеливоДоли своей дожидаясь: ведь волки прожорливы с детства!Ах, как несносно-невежливо выли они перед вами!Выгнать пришлось наконец вам обоих оболтусов грубых.Тут человек и поведал, к милости вашей взывая,Как умертвить его хочет змея, не считаясь с великимБлагодеяньем его, вопреки своей собственной клятве.Но отпираться змея и не думала: да, всемогущийГолод ее понуждает к тому, — он не знает законов!
Вы огорчились тогда, государь мой! Казалось вам делоИ щекотливым весьма, и весьма юридически трудным.Да, вам казалось жестокостью на смерть обречь человека,Столь добросердного. Но и о голоде неумолимомТоже подумать пришлось, — и придворный совет вы созвали.Но большинство отказалось, увы, поддержать человека:Каждый мечтал пообедать — и все о змее хлопотали.Тут вы послали гонца за Рейнеке: все остальныеСлов не жалели, а дела решить не умели законно.Рейнеке прибыл — прочел протокол. На его усмотреньеВы приговор предоставили: как он решит, так и будет.
Он, поразмыслив, сказал: «Мне обследовать место сначалаНеобходимо. Когда я змею в этой петле увижу,Так, как застал ее там человек, то найдется решенье».Вот у того же забора змею в ту же самую петлюСнова запутали так, как она человеку предстала.Рейнеке вот что сказал: «В исходном своем положеньеСтороны вновь очутились, и, значит, никто в этом делеНе проиграл и не выиграл. Мне приговор уже ясен:Если из петли змею вынимать человеку угодно —Пусть вынимает. Не хочет — то пусть и висит она в петле,Сам же он с честью, свободно своим пусть идет направленьем.Так как за благодеянье змея отплатила коварством,Вправе теперь человек выбирать. И, мне кажется, в этом —Истинный дух правосудья. Но, может быть, я ошибаюсь…»
Это решенье понравилось вам и советникам вашим.Благодарил вас крестьянин, и все восхваляли за мудростьРейнеке-лиса тогда, в том числе и сама королева.Много о том говорилось, что в схватке военной, пожалуй,Изегрим с Брауном были б на месте: их всюду боятся,Там же, где мясом запахнет, — они себя ждать не заставят.Рост у обоих, и сила, и смелость — что правда, то правда,Но в королевском совете им часто ума не хватает.Оба к тому же и слишком бахвалятся силой, а в поле,Чуть настоящее дело — так дело как раз и хромает.Дома послушаешь их — никого нет на свете храбрее.В битве — охотно в резерве лежат, а уж если потребноДействовать мощным ударом, приходится гнать их, как прочих.Волки с медведями губят страну: их ничуть не заботит,Чей загорелся дом, кто несчастные жертвы пожара:Были бы угли погреться! Они никого не жалеют,Лишь бы утробу набить. Яйца съедят они сами,А беднякам — скорлупу и считают, что делятся честно!Рейнеке-лис же, напротив, как вся его лисья порода,Мудр и советом силен. А что сам он порой провинится,То, государь мой, ведь он же не камень. Советника лучшеВам никогда не найти. Я прошу вас простить его снова».
Тут ей ответил король: «Я подумаю. Тем приговоромБыл я доволен, действительно, ибо змея поплатилась.Сам же он плут по природе, — не верю в его исправленье!Хоть договор с ним подпишешь, тебя все равно он обманет:Кто так хитро извернется, как он, кому с ним тягаться?Волк, и медведь, и кот, и кролик, и ворон — младенцыВсе по сравнению с ним, он наделал им бед и позора:Этот остался без уха, второй — без глаза, а третий —Жизни лишился… Не знаю, как можете вы за злодеяТак предо мной заступаться и так защищать его дело?..»«О государь! — обезьяна сказала, — осмелюсь напомнить:Род его знатен, велик, — вам придется подумать об этом…»
С места поднялся король, чтоб вернуться к придворным, стоявшимТесной толпой, дожидаясь его. Среди них очень многоРодичей Рейнеке он увидал: главаря родовогоВсе собрались выручать. Перечислить их было бы трудно.Видит король этот род их обширный, но видит и многихНедругов лисьих напротив. Казалось, весь двор раздвоился.
«Слушай-ка, Рейнеке, — начал король, — оправдайся, коль можешь,В подлом своем злодеянье, свершенном с Бэллином вместе,В том, что вы кроткого Лямпе убили и голову жертвыНагло прислали мне в сумке под видом секретных посланий!Вы это сделали, явно глумясь надо мною! Но БэллинЖизнью уже расплатился за это, — расплатишься тем же!..»
«Горе мне! — Рейнеке скорбно сказал. — Умереть бы мне лучше!Вы меня выслушать лишь соизвольте, а там и решайте:Если виновен я — сразу казните. Избавиться, видно,Не суждено мне от горя и бед. Все равно я погибший!Знайте же: Бэллин, предатель, мои все богатства похитил.Да, ни единый из смертных не видел подобных сокровищ!Ах, они стоили жизни бедному Лямпе! ДоверилСказочный клад я обоим, — похитил все ценности Бэллин!Если бы только их вновь обнаружить! Но я опасаюсь,Что не найдет их никто, что исчезли они безвозвратно!..»
Тут обезьяна вмешалась: «Отчаянью нет оснований!Если они на земле, то еще остается надежда.Будем ходить и расспрашивать всех — и мирян и духовных —Денно и нощно! Но вы драгоценности нам опишите!»
«Неописуемы! — лис говорит. — И пропали бесследно:Кто их присвоил — припрятал. Какой же удар ожидаетФрау Эрмелину мою! Она не простит мне ошибки.Предупреждала ведь: «Не доверяй им обоим сокровищ!»А на меня же поклеп возвели — и, быть может, осудят.Нет, я свою правоту докажу, — я дождусь приговора.Если я буду оправдан, объеду все царства, все страны —И постараюсь пропажу найти, хоть ценой своей жизни!»
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ