Девушки сделали несколько шагов вперед. Через мгновение две из них, самые высокие, уже стояли рядом посреди круга, который остальные образовали, взявшись за руки. Все это было проделано в полной тишине.
Девушки сплели руки над головой и, восклицая «Ахлу! Ахлу!», стали ритмично двигать ими из стороны в сторону.
Хоровод начал медленно кружиться; танцовщицы шли, слегка опустив руки. Постепенно движения ускорялись, и наконец девушки понеслись вихрем; их грудь тяжело вздымалась, волосы рассыпались, цветы падали, а глаза сверкали, образуя сплошное кольцо света…
Девушки внутри хоровода не переставая сходились и расходились. Изогнувшись в одну сторону, так что их длинные волосы развевались, они скользили туда и сюда и, выбросив вперед руки с вытянутыми пальцами, кружились на одной ноге в лунном свете.
– Ахлу! Ахлу! – воскликнули девушки и, приблизившись друг к другу в центре круга, еще раз подняли руки над головой – и застыли.
– Ахлу! Ахлу!
Хоровод рассыпался, и девушки, с трудом переводя дыхание, остановились. Несколько мгновений они тяжело и часто дышали, а затем, когда яркий румянец начал сходить с их лиц, медленно отступили, расширяя круг.
Две главные танцовщицы ритмично двигали руками, а остальные неподвижно стояли в отдалении, напоминая в тихом свете луны сказочных волшебниц. Но вот, затянув странную песню, они начали мягко покачиваться, постепенно ускоряя движения; наконец, с трепещущей грудью и горящими щеками, они на несколько мгновений страстно, самозабвенно отдались танцу, забыв обо всем. Вскоре ритм снова замедлился и стал томным, как раньше, и девушки замерли; затем, сверкая глазами, они вихрем бросились вперед друг к другу в объятия.
Таков лори-лори, как его, кажется, называют, – танец девушек из Тамаи.
Нам стоило больших усилий сдерживать доктора, чтобы он не кинулся вперед и не схватил какую-нибудь из танцовщиц.
Рарту чуть ли не силой увел нас к пироге, оставленной на берегу озера. Мы неохотно уселись в нее и поплыли в деревню. Добрались мы до нее довольно быстро и до восхода солнца хорошо выспались.
На следующий день доктор бродил по деревне, стараясь отыскать вчерашних танцовщиц. Он рассчитывал, что они поздно встанут и так их можно будет узнать.
Но он жестоко ошибся, так как, когда он совершил вылазку, вся деревня спала и ее жители проснулись часом позже.
Однако в течение дня он встретил нескольких девушек, которых сразу обвинил в том, что они принимали участие в хеваре. Рядом стояли какие-то парни (вероятно, пришедшие из Афрехиту навестить родителей), и девушки смутились, но очень ловко опровергли выдвинутое против них обвинение.
Обычно кроткие, женщины Тамаи тем не менее не лишены, хотя и в очень слабой степени, того забавного свойства, называющегося «перчинка». Когда доктор слишком настойчиво приставал к одной из девушек, она мгновенно повернулась к нему и, влепив пощечину, предложила убираться.
В Тамаи жил очень уродливый старик, который в грубой мантии из таппы ходил по деревне, пританцовывая, распевая и кривляясь. Он сопровождал нас повсюду, куда бы мы ни шли, и, когда вблизи никого не было, хватал за одежду, таинственными знаками предлагая куда-то пойти с ним и что-то посмотреть.
Мы с доктором напрасно пытались отвязаться от него. Дело дошло до того, что мы пинали его и били; он кричал как одержимый, но не уходил и все время бегал за нами. В конце концов мы стали умолять туземцев избавить нас от него, но те только смеялись. Пришлось нам смириться с этой бедой.
На четвертый день нашего пребывания в Тамаи, возвращаясь вечером домой после того, как побывали в гостях у нескольких жителей деревни, мы наткнулись на нашего приятеля, который, как всегда, что-то бормотал и размахивал руками. Доктор, выругавшись, поспешил вперед, но я, поддавшись какому-то порыву, не уклонился от встречи, решив выяснить, чего этот безумец хочет от нас. Увидев, что я остановился, старик подкрался ко мне вплотную, взглянул в лицо, а затем отошел, знаками приглашая следовать за ним; я так и поступил.
Через несколько минут деревня осталась позади; идя за своим проводником, я очутился у подножия возвышенности, с которой открывался вид на долину. Там мой проводник подождал, пока я не поравнялся с ним, а затем мы молча поднялись на холм.
Вскоре мы приблизились к бедной хижине, едва различимой в тени деревьев. Открыв грубую раздвижную дверь, скрепленную гибкими ветками, старик сделал мне знак войти. Внутри была кромешная тьма, и я дал ему понять, что он должен зажечь огонь и войти первым. Ничего не ответив, он исчез; я услышал, как он пробирался на ощупь, а затем раздался звук трения двух палочек, и вскоре мелькнула искра. Зажегся туземный светильник, и я нагнулся и шагнул в хижину.
Это была убогая лачуга. На земляном полу валялись четыре старые циновки, скорлупа кокосовых орехов и тыквенные сосуды; сквозь щели в крыше были видны звезды, в нескольких местах тростник провалился.
Я сказал старику, чтобы он немедленно занялся тем, что собирался делать, или достал то, что хотел показать. Испуганно оглянувшись, как бы опасаясь какой-то неожиданности, он начал перебирать хлам, лежавший в углу. Наконец он схватил выкрашенный в черный цвет тыквенный сосуд с обломанным горлышком; с одной стороны в нем была большая дыра. Очевидно, в сосуд что-то запихали; старик извлек старые заплесневелые матросские штаны и, старательно встряхивая их, осведомился, сколько табаку я за них дам.
Ничего не ответив, я поспешил прочь; старик, громко крича, гнался за мной, пока я бежал в деревню. Там я ускользнул и отправился домой.
Напрасно на следующее утро мой товарищ упрашивал меня рассказать ему о ночных похождениях; я хранил молчание, решив никогда не признаваться в таком приключении.
Впрочем, этот случай сослужил мне хорошую службу; до самого конца нашего пребывания в Тамаи старик больше не тревожил меня, но все время преследовал доктора, тщетно молившего Небеса об избавлении от него.
Глава 52– Отчего бы, доктор, – воскликнул я через несколько дней, когда мы как-то утром валялись на циновках в хижине нашего хозяина, покуривая тростниковые трубки, – нам не поселиться здесь? Тамаи – прекрасное место!
– Неплохая мысль, Поль! Вы думаете, они разрешат нам остаться?
– Ну, конечно; они будут счастливы получить сограждане двух «кархоури».
– Вы правы, дружище! Я повешу вывеску из бананового листа: «Врач из Лондона. Читаю лекции о полинезийских древностях. Обучаю английскому языку за пять уроков. Устанавливаю станки для производства таппы. Разбиваю парк посреди деревни. Учреждаю празднества в честь капитана Кука!»