На этот вопрос можно было ответить двояко. Круглый купол мечети Селимие, если измерить его от основания до вершины, был выше купола бывшего христианского храма. Но если брать в расчет высоту всей мечети, от фундамента до верхней точки купола, она уступала Айя-Софии.
Так что новая мечеть одновременно была и победительницей, и побежденной. Впоследствии Джахан не раз укорял себя, что не удосужился тогда спросить учителя, входило ли это в его намерения или же получилось случайно.
* * *
Маркантонио, венецианский посланник, должен был в самое ближайшее время сложить с себя обязанности и покинуть Стамбул. Он провел под турецкими небесами шесть лет и, в отличие от многих чужестранцев, стал, пусть и в малой степени, настоящим жителем Стамбула. Благодаря своему приветливому и добросердечному нраву он завел здесь множество друзей, из которых особенно почитал двоих: великого визиря Соколлу и главного придворного строителя Синана.
Венецианский посланник был человеком образованным, сведущим по части архитектуры и изящных искусств. Поэтому он так ценил общество Синана, творениям которого, по его убеждению, лучше всего подходил эпитет fabuloso.[29] Произнося это слово, Маркантонио неизменно прищелкивал пальцами и заливался благодушным смехом. Синан часто посещал его дом, хотя некоторые явно не одобряли его дружбу с неверным.
В городе было еще одно существо, к которому венецианский посланник привязался всем сердцем, – Чота. Всякий раз, встречаясь с Джаханом, Маркантонио непременно осведомлялся о здоровье слона и частенько передавал для него угощение. Будучи человеком чрезвычайно любознательным, он засыпал погонщика градом вопросов. Причем спрашивал итальянец не только о том, что едят слоны, сколько они весят и долго ли живут. К подобным вопросам Джахан привык, но Маркантонио интересовало также и другое. Правда ли, что слоны, подобно людям, способны страдать от несчастной любви? Посещают ли их какие-либо видения, когда они спят? Сознают ли слоны, что являются самыми крупными животными в мире, и гордятся ли они этим обстоятельством? Естественно, Джахан не мог удовлетворить любопытство венецианца, но зато он позволял Маркантонио ездить на слоне и кормить его, надеясь, что пытливый чужеземец сам найдет ответы на занимающие его вопросы.
И вот однажды весной Маркантонио явился в зверинец в сопровождении двух слуг, которые несли огромную раму, закутанную тканью.
– Это мой прощальный подарок великому визирю, – сияя улыбкой, сообщил гость.
– Можно взглянуть? – попросил Джахан.
Когда покров был снят, он с удивлением увидел, что это портрет венецианского посланника в восточном одеянии – халате и тюрбане. Маркантонио сидел на диване, причем не так, как это принято у европейцев, а скрестив ноги по-турецки. На заднем плане художник изобразил открытое окно, из которого открывался вид на Стамбул – зеленые холмы, перистые облака, морская гладь, паруса, белеющие на фоне лазурного неба.
Откровенно говоря, портрет мало походил на оригинал. На самом деле кожа у Маркантонио была желтоватая, пористая, а человек, изображенный на портрете, просто искрился молодостью и свежестью. Художник выпрямил его горбатый нос и не счел нужным изображать волосы в ноздрях и родинку на щеке, которую посланник каждый день тщательно запудривал. Можно было подумать, что, надев восточный костюм и приняв соответствующую ему позу, Маркантонио оказался в иной реальности, где стал красивее и моложе. К раме была прикреплена табличка с дарственной надписью.
Чем дольше Джахан глядел на картину, тем сильнее ему казалось, что она живая. Паруса двигались, надуваемые ветром; на облаках играли красные отсветы заката. Человек, изображенный на портрете, исподволь поглядывал на оригинал, словно желая удостовериться, что между ними существует сходство. Вздрогнув, Джахан поспешно закрыл картину тканью. Он не сомневался: в ней обитает некий дух, однако не мог с уверенностью сказать, относится он к числу добрых или злых.
Зодчий Синан тоже получил прощальный подарок от Маркантонио – он был доставлен в его дом в среду, когда все ученики трудились над своими чертежами. То была резная шкатулка из палисандрового дерева, украшенная инициалами. В шкатулке лежал фолиант в кожаном переплете – «Десять книг по архитектуре» римского архитектора Витрувия. На первой странице сообщалось, что труд сей перевел на современный итальянский язык и снабдил комментариями не кто иной, как родной брат Маркантонио.
Хотя Синан был хорошо знаком с этим трактатом, он был рад иметь его новое издание на итальянском. Прижав шкатулку к груди, зодчий направился в библиотеку.
– Идем со мной, – позвал он Джахана. – Поможешь мне читать.
Задача оказалась не из легких. Джахан с трудом разбирал строки, написанные на изысканном и велеречивом итальянском языке. Каждая фраза требовала от него усилий. Тем не менее ему удалось одолеть несколько страниц. Учитель слушал, прищурив в задумчивости глаза.
«Архитектура – это наука, – говорилось в книге. – Она опирается на три основы. И зовутся они forza (прочность), utilita (это слово Джахан перевел как «польза») и, наконец, bellezza (красота)».
– Скажи мне, – спросил учитель, – если бы одним из этих качеств непременно следовало пожертвовать, какое бы ты выбрал?
– Красоту, – уверенно заявил Джахан. – Сила нам необходима. Если наша работа не приносит пользы, она лишается всякого смысла. А без красоты вполне можно обойтись.
– Нет, – покачал головой учитель. – Без красоты никак нельзя обойтись.
– Тогда что же можно принести в жертву?
– Ничего, – с едва заметной улыбкой ответил Синан. – Если ты пожертвуешь одной основой, неизбежно рухнут все три.
В этот момент в библиотеку вбежал сын кахьи. В руках у него было письмо, по его словам только что доставленное из дворца. Синан незамедлительно взломал печать и прочел послание. В глазах его вспыхнули янтарные огоньки.
– Султан Селим хочет устроить ужин в честь Маркантонио, – сообщил он. – Это большая честь, доказывающая, что повелитель весьма высокого мнения о венецианском посланнике.
– Наш султан очень великодушен, – произнес Джахан.
– Судя по всему, ты тоже можешь побывать на этом ужине, – вдруг добавил учитель.
– Я? – ушам своим не веря, переспросил Джахан.
Ему казалось невозможным, чтобы султан упомянул в письме его имя.
Разумеется, он был прав. Как выяснилось, во-первых, письмо прислал не султан, а великий визирь Соколлу. А во-вторых, там говорилось про слона, а не про погонщика. Зная, как сильно венецианец привязан к Чоте, великий визирь решил подарить посланнику возможность в последний раз насладиться обществом слона. Едва Джахан узнал об этом, как настроение у него сразу же испортилось.
– Ты выглядишь расстроенным, – заметил учитель.
– Я ученик главного придворного строителя, а великий визирь видит во мне всего лишь погонщика слона.
– Невелика беда, – улыбнулся Синан. – Так или иначе, ты пойдешь со мной на этот ужин, чему я очень рад. Думаю, отведав изысканных яств, ты сразу воспрянешь духом. И порадуешь гостей маленьким представлением.
Стоило Джахану вообразить, что сегодня вечером он будет ужинать не в зверинце, черпая похлебку из миски поочередно с другими работниками, а в роскошном зале, в обществе вельмож, сердце его забилось как бешеное. Но вместо того чтобы поблагодарить учителя, он угрюмо пробормотал:
– Чота не умеет проделывать трюки.
– В этом нет никакой нужды, – заверил его зодчий. – Гости будут рады возможности вдоволь поглазеть на слона. Один лишь вид этого удивительного существа, созданного Аллахом, поразит их сильнее самых затейливых фокусов.
И все же Джахан не мог совладать с волнением. Хотя с тех пор утекло уже немало воды, воспоминания о катастрофе, постигшей их с Чотой во времена султанши Хюррем, по-прежнему были свежи в его памяти. Меньше всего на свете Джахану хотелось сейчас обучать слона каким-либо трюкам, однако он вынужден был заняться именно этим. Чоте были пожалованы новая пурпурная попона, в которой он походил на охваченную пламенем гору, и ножные браслеты – серебряные кольца, усыпанные множеством крошечных бубенчиков. Когда погонщик облачил слона в этот наряд, тот явно пришел в недоумение. Сделав несколько неуверенных шагов, зверь замер, настороженно хлопая ушами, а затем вновь пошел и опять остановился, не в состоянии понять, откуда исходит этот докучливый звук.
* * *Но вот долгожданный день наконец наступил. С утра Джахан тщательно вымыл Чоту, почистил его щеткой и смазал оливковым маслом от бивней до кончика хвоста. Потом надел на слона попону и ножные браслеты.
– Ах, какой же ты у меня красавец, – приговаривал при этом Джахан. – Будь я слонихой, влюбился бы в тебя без памяти.
При этих словах в маленьких глазках Чоты заиграли шаловливые искорки. В приподнятом настроении слон и погонщик вошли в ворота, ведущие во внутренний двор.