— Могу залететь на кичу.
— Все можем. Наша жизнь такая, — философски ответил Слепень. — Давай прикинем вместе, может, чем помогу.
Шорин без подробностей описал ситуацию.
Слепень насыпал в пиво соли, в бокале заметались частые пузырьки, отхлебнул и сказал:
— Попадешь в крытку, я смотрящему маляву пришлю, жить будешь как человек. На зону тоже. Тебя честные воры знают, уважают. Ты не фраер и не мужик, идешь по второй ходке, так что почтение тебе люди окажут. А чем сейчас помочь могу?
— Мне надо тормознуть одного фраера и бывшего цветного.
— Это можно. Кто фраер?
— Журналист Андрей Вайнбург.
Слепень задумался, закурил «Казбек».
— Как ты их, Умный, тормознуть хочешь?
— Пусть к лепилам недельки на две попадет. А там я, может, разберусь.
— Давай адрес еврейчика. Во сколько дело ценишь?
— Кусок.
— Щедро. Давай.
Шорин положил на стол пачку сотенных.
Слепень солидно, не торопясь, положил ее в карман.
— Кто цветной?
— Полковник Ельцов.
— Начальник МУРа?
— Бывший.
— Извини, Умный, при всем уважении, никто с этим ментом связываться не станет.
— Но я же не мочить его прошу, а на перо посадить, чтоб в больнице покантовался.
— Понимаю. Но не пойду. Мне из-за него на правило не с руки выходить. Уважают его наши. Он, скажем так, мент в законе.
— Он главный, понимаешь, он мне все дело портит.
— Значит, так, — Слепень налил себе еще пива, — тебе беспредельщик нужен. По масти один на льдине. Помнишь, Леня Сретенский Витьку Матроса подзарядил в шашлычной фраерка уделать?
— Конечно, помню.
— Он опять в столице нашей Родины объявился. Сколько дашь?
— Десять кусков.
— За такие деньги он Леню бровастого на перо посадит. Пиши его адресок
* * *Дома на Красноармейской и улице Черняховского в Москве называли «дворянское гнездо». В конце пятидесятых и начале шестидесятых лично Никита Хрущев разрешил строительство кооперативов для актеров, писателей и кинематографистов. Дома были добротные, кирпичные, въехала в них творческая элита страны.
Андрей Вайнбург жил в доме 23. Каждый вечер во дворе собирались кучками герои социалистического реализма и обсуждали насущные проблемы. И в этот ноябрьский вечер трое пламенных борцов российской словесности горячо спорили о грядущих переменах. Все сходились в одном: следующим вождем страны будет Юрий Андропов. А это принесет писателям огромное облегчение в их нелегком труде. Андропов — человек интеллигентный, сам пишет стихи, а то, что много лет он рулил в КГБ и в порошок растирал диссидентов, это ничего не значит.
Полярность мнений достигла такого уровня, что один из троицы, прозаик и лауреат, забыл о том, что вывел прогулять собаку. И вспомнил о ней, услышав неистовый лай в подворотне.
Письменники подошли к арке и увидели человека, лежащего у стены. Он тихо стонал. Один их троицы наклонился, щелкнул зажигалкой.
— Это же Андрюша!… Андрюша Вайнбург.
* * *Из десяти боксеров, вышедших в финал первенства клубов, восемь ребят Ельцова заняли первые места. Такой результат у клуба «Боевые перчатки» был впервые. Юра выслушал много комплиментов от спортивного начальства. Председатель Федерации бокса прямо сказал, что ему пора брать более серьезную команду.
Победу отмечали у Ирины. Леша Парамонов, Игорь Анохин и, естественно, Женька. Пили за будущего главного тренера сборной СССР. И справедливо. За три месяца Ельцов сделал команду, и его пацаны выиграли красиво и уверенно.
Зазвонил телефон. Ирина взяла трубку:
— Да… Да… Минутку… Тебя, Юрик.
Ельцов неохотно вылез из-за стола, подошел к телефону.
— Алло.
— Юра, это Корнеев.
— Здравствуйте, Владимир Федорович.
Звонил бывший зам дядьки, принявший после него МУР. Но он был не просто сослуживец, а один из ближайших дядькиных друзей.
— Беда, Юра, — Корнеев помолчал, — Игоря подрезали.
Они сидели в госпитале МВД, рядом с операционной. Юра, Корнеев, Анохин и Сергей Голованов. Сидели и ждали. Где-то в глубине коридора в операционной хирурги колдовали над полковником Ельцовым. Запах лекарств усиливал ощущение тревоги.
Время шло, а хирург не выходил.
Они сидели молча, глядя в глубь коридора, словно пытаясь угадать, что происходит за стеклянными, закрашенными белой краской дверями. Шло время, и впервые Юра вспомнил о Боге и начал про себя просить его излечить дядьку, обещал отказаться от всего, что было ему интересно и дорого.
Наконец дверь распахнулась, и вышел здоровый мужик в голубом халате, он подошел к ним и сказал:
— Простите, мы сделали все, что могли.
Юрий встал и, словно слепой, натыкаясь на стены, пошел к выходу. Он пришел в себя от визга тормозов.
— Ты что, гад, жить не хочешь! — заорал таксист.
Ельцов оглянулся, он стоял на Лесной, на проезжей части. Таксист выскочил их машины и увидел, что человек плачет.
— Ты чего, браток? Случилось чего?
Юрий кивнул.
— Куда тебе?
— На Грузинский Вал.
— Садись. Садись довезу.
Машина тронулась.
— Что случилось, браток?
— Дядю убили.
— Суки, шпана, мразь. Ты погоди. Погоди, парень… — Таксист приткнул машину к тротуару, достал из бардачка стакан и армейскую фляжку. Налил полный стакан и протянул Ельцову. — Прими, легче будет. Самогон, сам из яблок гоню.
Ельцов залпом, не чувствуя вкуса, влил в себя тягучую жидкость. Ком, стеснявший грудь, стал постепенно таять.
Таксист довез его до подъезда. Юра полез за деньгами.
— Не надо, браток. Иди домой, поплачь.
В квартире пахло трубочным табаком. Сладковатый запах «Амфоры», казалось, навечно поселился в этом доме. Ельцов опустился в коридоре на стул и долго сидел, не решаясь войти в дядькину комнату. Ему казалось, что больница и хирург с руками молотобойца — сон: толкнешь дверь и увидишь сидящего в кресле дядьку с трубкой в углу рта.
Ельцов вошел в дядькину комнату. Полка с книгами, старый секретер — фамильная реликвия, тумбочка с радиолой, полка с пластинками. Дядька собирал мелодии своей молодости. На столешнице секретера — обрезанная гильза от снаряда, в которой стояли трубки.
Ельцов подошел к секретеру, выдвинул средний ящик и увидел конверт с надписью «Юрке». Он вынул из конверта завещание на свое имя, дарственную на машину, доверенность на сберкнижку. Дядька был готов к тому, что с ним может случиться самое плохое. Знал, что разборка, которую он начал ради него, смертельно опасна. И погиб дядя, защищая его, Юрия Ельцова. А он писал сценарий, радовался победе своих пацанов, крутил красивые романы.
На столешницу со стуком выпал маленький пакетик, в нем был ключ и записка: «За лесом».
Картина, на которой был изображен освещенный солнцем лесной бурелом, висела на стене. Ельцов снял ее и увидел дверцу сейфа. Открыл. На полке лежал наган, дядькины ордена и толстая папка «А. Шорин (Умный)».
Юрий сел, начал листать документы, подшитые, как собирают их в оперативном деле.
План дачи Шорина, маршрут его прогулок и утренней пробежки. Рядом надпись: «Бегает в семь утра, в любую погоду». Ельцов положил папку обратно, запер сейф, повесил картину.
Вот, значит, куда исчезал дядька. Пас он эту сволочь, разрабатывал, все сделал ради него. Ну что ж, теперь ему, Юрию Ельцову надо получить с этой мрази за дядьку.
* * *Генерал Михеев слушал доклад Баринова.
— Наш агент, внедренный в уголовную среду, сообщил, что Шорин встречался со Слепнем. О чем они говорили, не известно, но он видел как Умный передал Слепню деньги.
— Так, — жестко сказал Михеев, — сидим пьем кофе, сигареты «Мальборо» курим и радуемся, какую оперативную комбинацию реализовали. А полковник Ельцов убит, Андрей Вайнбург в тяжелом состоянии в Склифе, статья в столе у замредактора. Ну что скажете, полковник?
— Подполковник Рудин с прапорщиками из спецназа по моему приказу подъехали в «Звездочку» и поговорили со Слепневым.
— Серьезно поговорили?
— Так точно, лежит в больнице.
— Что он поведал?
— Рассказал о тех, кто избил Вайнбурга.
— Ну и что?
— Сегодня их возьмут.
— Шорин, он же Умный… — Генерал встал, прошелся по кабинету. — Я еду к прокурору за постановлением на обыск, думаю, что арест он тоже санкционирует. Что сообщает наш источник?
— Пока никаких контактов с Рытовым. Что будем делать с Зельдиным и компанией?
— Всех брать в один день. Лично отвечаете за арест теневиков. Шорина брать будет Ковалев… — Михеев задумался и улыбнулся вдруг: — Ковалев и я.
* * *Полковника Ельцова похоронили на Ваганьковском. Никогда Юра не видел столько сыщиков, собравшихся вместе. Цветы, цветы, венки… Несли ордена на подушечках, говорили речи, взвод милиционеров трижды выстрелил в небо, потом прошел строевым шагом мимо могилы.
Приехал даже первый зам Щелокова, молодой красивый генерал-полковник. Два порученца тащили за ним огромный венок с лентой «И. Д. Ельцову от ученика».