большинство из них пусты, на них всё равно есть бирки. Я могу только предполагать, как выглядят
реликвии, которые сейчас где-то используются. Хай останавливается около одного из ящиков с
несколькими фимиамами и ещё дюжиной пустых отверстий. Замок уже открыт. Хай достаёт из
кармана свой артефакт, кладёт его в ящик и закрывает.
«Фимиамы Сан-Джованни», — значится на табличке, а чуть ниже приписано: «Чувствуют
демонов».
— Взял его прошлой ночью, — объясняет Хай.
В другом ящике нет ничего кроме крошечной пробирки. «Яд для демонов», — написано ниже.
Не знаю, что это, но я обхожу это стороной.
Комната наполнена множеством приспособлений по нахождению и убийству демонов. По-
моему, прекрасное место для того, чтобы устроить тут пожар и нафиг уничтожить всю эту
ерундистику. Я замечаю свисающий с потолка спринклер.
Хм. Возможно, взрыв подойдёт больше.
Со всех сторон комнаты расположены ровные, гладкие, закрытые двери. И только одна из них
сильно отличается ото всех — огромная, деревянная, покрытая хитрой резьбой.
— Куда ведёт эта дверь? — спрашиваю я, и легкомыслие исчезает с лица Хая. Я даже не
знала, что он может выглядеть таким серьёзным. Не произнеся ничего в ответ, он распахивает дверь.
Она ведёт в тёмный длинный коридор, наполненный только неестественно серебряным
светом. Свечи будто разбросаны по коридору, уходящему в бесконечность. Такое ощущение, что в
туннель поместили кусочек ночного неба — чернильной бесконечной темноты, усеянной
серебряными огоньками.
Вскоре глаза привыкают, и я вижу, что все свечи стоят на полочке около изображений.
Каждая свеча установлена напротив портрета с серебряной табличкой, где написаны имя и дата. Я
соединяю всё вместе.
Я стою в усыпальнице тамплиеров.
Вокруг каждого большого портрета расположена серия снимков поменьше: это фотографии со
свадьбы, пикников, танцев, фото детей. Снимки, запечатлевшие лучшие моменты их жизни. Также
здесь лежат письма (одни написаны очень изящным почерком, другие — детскими каракулями),
медали, плюшевые медведи, детские рисунки. Частички прерванных жизней. Некоторые цветы уже
совсем завяли, а какие-то ещё свежи — видно, что их принесли совсем недавно. Лоскутное одеяло из
воспоминаний длиною в вечность.
Когда я умру, для моей могилы не найдётся ничего подобного. Никому ненужные тела всё
ещё используют в научных интересах? Иронично, но неудивительно, что я могу принести больше
пользы, будучи мертвой, нежели живой.
52
Пока мы идём по коридору, Хай не произносит ни слова, лишь наши шаги отражаются эхом в
тишине. Этот парад покойников, кажется, никогда не закончится. Хай останавливается возле одного
изображения, перекрещивается и склоняет голову в молитве. Вся полка усыпана цветами разной
степени увядания, а с фотографии улыбается семейная пара. Я их узнаю, это родители Джо.
Я их не знала, да и с их дочерью общаюсь лишь вынужденно, поэтому не чувствую, что
должна выказать им своё уважение. И, конечно же, я не молюсь. Мой разговор с Богом совершенно
безмолвен.
Я лениво рассматриваю соседнюю усыпальницу. Молодой парень, восседающий на
мотоцикле, на вид ему лет двадцать, и пожилая женщина, дожившая до шестидесяти лет. Судя по
остальным фотографиям, для тамплиера дожить до такого возраста — целое достижение. Хай всё
ещё молится, поэтому я прохожу немного вперёд, волоча ноги в одолженных у Джо кроссовках.
Словно подтверждая мою гипотезу, следующие фотографии тоже принадлежат молодому тамплиеру,
на этот раз совсем юной девушке. Я подхожу ближе и к своему глубочайшему удивлению понимаю,
что я узнаю её.
Свою мать.
Глава 8
Когда мне было одиннадцать, я упала с лестничной площадки второго этажа прямо возле
нашей квартиры и приземлилась на бетон. Мама тогда боролась с дверным замком, держа в руках
продукты из магазина, и в то же время спорила со мной. Это был типичный спор между подростком
и родителем — я была не согласна с наложенными ею запретами: никакой школы, никаких друзей,
никаких фильмов с рейтингом R, никаких убийств.
Знаете, всё как обычно.
Стиснув зубы, она вела себя спокойно и разумно, поэтому по сравнению с ней моё
недовольство (по существу, многословная версия «Но я хочу!») казалось каким-то детским. Будучи
загнанной в угол, я стала невменяемой. Я швырнула на пол свои покупки, разбив с оглушительным
треском стеклянные бутылки, затем пробила дырку в стене, сорвала и согнула перила второго этажа.
Не лучший момент моей жизни, но ведь меня сильно обидели.
Перила были оторваны, поэтому, покачнувшись, я упала со второго этажа и так сильно
ударилась головой о цемент, что в глазах потемнело. Совершенно сбитая с толку, я лежала,
судорожно глотая воздух.
Мама отбросила продукты в сторону (ничего при этом не разбив) и сбежала по лестнице,
находясь в ужасе от того, что я могла быть сильно травмирована или даже мертва.
А затем пришла в такой же ужас от того, что ничего из этого со мной не случилось.
Сейчас я чувствую себя почти так же. Словно из-под меня выбили землю. Словно под моим
черепом проломился бетон. Словно из лёгких выбило воздух. Только в этот раз именно я нахожусь в
ужасе от её реальной сущности.
— Меда? — пробирается через окутавшее меня замешательство обеспокоенный голос Хая.
Я использую его реплику:
— Аххх.
— Меда, что такое?
Я показываю, и правда, окончательно дойдя до моего сознания, вылетает из моего рта:
— Моя мама.
Хай глядит на фотографию, затем на меня. Я не свожу взгляда с улыбающихся маминых глаз.
Мне и не надо смотреть на Хая, чтобы знать, что он так же удивлён, как и я. Ну, может и не так, как я
— никто не мог бы быть так удивлён.
Он ничего не говорит. Может, он и недостаточно умный, но знаки понимает прекрасно. Он
осознаёт, что мой мир только что покачнулся. Моя мама — Тамплиер. Даже нет, она — Борец.
А мой отец — демон? Мой мир качается так сильно, что его уже невозможно контролировать.
Я отлично держусь, всё ещё ожидая, что он успокоится. Прямо сейчас это ожидание бессмысленно.
Я рассматриваю оставшиеся о ней воспоминания, несмотря на то, что в моей груди всё извивается,
53
корчится и отдаётся болью. Моим глазам предстает целая жизнь, в которой не было меня и о
существовании которой я даже не знала. Единственный человек, которого я думала, что знала,
оказался полным незнакомцем. Смеющимся, счастливым, улыбающимся незнакомцем. Я никогда не
видела ни одной маминой детской фотографии. Будучи не особенно сентиментальной, я не обращала
на это внимания до этого момента. Рыже-каштановые кудри, карие глаза, широкий рот, слегка
кривые верхние зубы. Так странно видеть знакомые черты на молодом, свежем лице. Я похожа на
неё в юности. Не сильно, но что-то общее у нас есть. Высокие, круглые скулы, миндалевидные глаза,
только у неё они карие и отливают золотом и солнечным теплом. А мои черны, как моя душа.
Куча фотографий с друзьями, с научного конкурса, где она получила ленточку за первое
место. Это меня не удивляет, она всегда подталкивала меня к науке, в то время как меня тянуло к
искусству. Даже моё имя, Андромеда, является доказательством её помешательства. На её полке
лежит голубое сапфировое кольцо в форме звезды. Я тяну к нему трясущуюся руку, но останавливаю
себя.
Она говорила, что выросла в провинции, и полагаю, это правда — вряд ли можно найти более
провинциальное место, чем это. Она сказала, что её родители погибли. В автомобильной аварии. Ха!
Зная теперь, что они были чёртовыми охотниками на демонов, я понимаю, что это маловероятно.
— Меда, когда ты родилась? — спрашивает Хай, и даже этот вопрос является слишком
сложным в моём нынешнем положении. Мне требуется минута, чтобы ответить. Минута, в течение
которой я смотрю в эти смеющиеся карие глаза такой же формы, как и у меня. Мне начинает
казаться, что они больше не смеются, а смотрят на меня с упрёком. Я отвожу взгляд.
— В 1994, — в итоге удаётся мне сказать. Почему он задал такой вопрос? Я смотрю обратно
на надпись, избегая его взгляда. « Мери Портер 1974—1993», — гласит она. Не Мери Меланж, как я
её знала. Она умерла за год до моего рождения, точнее, это они так думают. У меня есть достаточно
убедительное доказательство того, что они не правы. На самом деле, она была убита только два года