Илья Одегов
ТИМУР И ЕГО ЛЕТО
Рассказы и повесть
Пришельцы
Цикл рассказов
ТИМУР И ЕГО ЛЕТО
Ему только что исполнилось двенадцать. Несколько дней назад мама испекла пирог, на котором бусинками ягод было выложено «Тимур —12 лет».
— Совсем большой! — ахали тетки, выпивая за столом за его здоровье. А он и вправду вырос за этот год, вытянулся вверх, но стал только еще тоньше.
— Тимурыч, — сказал ему папа, — ты же мужчина, давай накладывай салаты, ухаживай за девушками.
Тимур засмеялся. Ну какие же они девушки, эти тетки? Девушки — они молодые. Но то, что папа назвал его мужчиной, было приятно. Ведь в семье, кроме папы — одни женщины. У мамы — сестры, у папы — сестры, да и у самого Тимура — сестра Лялька.
— А этим летом, — сказал папа, поднимая за сына рюмку, — мы Тимура отправим к бабушке. Я в его годы лето только в поселке и проводил.
— Пф-ф, да ты и зимы там проводил, — фыркнула мама, — ты же там жил до конца школы.
— Ну и что, — упрямо сказал папа, — летом я мог бы уезжать, но не уезжал. Тимка, а ты сам-то как? Рад?
Тимур не понимал, рад он или нет. Он слегка боялся провести целое лето без родителей, да и не знал, чего ожидать от жизни в поселке. Скорее он был обеспокоен.
— Конечно, я рад, папа, — сказал он.
— Вот видите! — заорал папа так, что расплескал полрюмки. — Ну все, давайте за Тимку!
Раньше они всегда ездили в поселок на машине, но в этот раз папе было некогда, а еще он сказал:
— Пусть привыкает жить самостоятельно. Дадим ему денег на автобус, сам и доедет.
— Ага, самостоятельно, — усмехнулась мама, — он же у бабушки любимчик.
О да, бабушка («бабуся» или просто «буся», как называл ее Тимур) внука любила крепко. А так как любовь свою она измеряла количеством и качеством еды, то готовилась к приезду внука заранее — коптила мясо, мариновала капустку, лепила пельмешки и вареники с грибами. Хозяйство у бабушки было небольшое, но ухоженное — огород с аккуратными рядками огурчиков и кабачков, шесть яблонь, две вишни, густые заросли малины, а еще корова, овцы и десяток кур.
На автобусную станцию Тимура все же отвез папа. Они долго искали свой автобус среди прочих. Везде царила суматоха, водители отчаянно пытались уговорить их поехать совсем в другую сторону, а в узких проходах между автобусами то и дело встречались люди с гигантскими клетчатыми баулами, и обойти их не было никакой возможности, поэтому приходилось разворачиваться и искать другие пути. Наконец нужный автобус был найден. Папа хлопнул Тимура по плечу и сказал:
— Ну все, дальше сам. Бабушке привет.
Тимур кивнул и забрался внутрь. В автобусе было душно. Тимур сел возле окна. Стекло покрывала мутная жирная пленка. Висящей рядом занавеской Тимур попытался оттереть эту пленку, но безрезультатно. Автобус тронулся, и вместе с ним поплыл тусклый размытый мир за окном. Многие пассажиры в автобусе сразу уснули, но Тимуру спать совершенно не хотелось. Сначала он слегка поковырял спинку впередистоящего кресла, поднял и снова опустил подлокотники, попинал установленную под креслом металлическую сетку и, так и не зная, чем заняться, принялся отчаянно таращиться в окно, пытаясь хоть что-то различить в проплывающем мимо тумане. Автобус все ехал и ехал мимо одинаковых кукурузных полей, начинавшихся сразу за высокими тополями, высаженными вдоль дороги. Только однажды пейзаж сменился, тополя уступили место низкому кустарнику, и сквозь мутное стекло Тимур увидел пасущихся в поле серых и коричневых лошадей. Они подняли головы, провожая взглядом автобус. Тимуру показалось, что смотрят лошади прямо на него, и он помахал им рукой.
На станции его встречала бабушка. Она, невзирая на сопротивление внука, забрала у него сумку, и они пошли по пыльной вечерней проселочной дороге. Вдоль обочины росла густая высокая трава, из которой желтками тут и там выныривали одуванчики, а крупные подорожники словно раскрывали объятья, покачивая своими широкими ладонями. Наконец показалась крытая розовым шифером крыша бабушкиного дома. Бабушка погремела ключами, отпирая калитку, и они вошли во двор. От скрипа калитки в своей клетке проснулся и залаял старый Атос — «бабушкин кобель», как его в шутку и за глаза называл папа. Породы Атос был неопределенной, но больше всего напоминал немецкую овчарку, только хвост у него сворачивался в крендель, а уши не торчали, а свисали наполовину. Когда-то Тимур его побаивался, уж очень сердито умел лаять и скалиться Атос, но кусать никого не кусал, разве что мог чересчур сильно — от радости — ткнуть носом. В клетке бабушка держала его только по одной причине — боялась, как бы тот не переломал ей кусты помидоров и болгарских перцев.
Бабушка отправила Тимура умываться с дороги, а сама принялась торопливо накрывать на стол. Ванной комнаты у бабушки не было, туалет узким домиком возвышался на участке, а умываться можно было в бане, где висел гигантский подаренный папой бойлер. Тимур достал из сумки полотенце с мылом и вышел во двор. Солнце уже садилось, и его косые лучи нежно подсвечивали висящие на ветках зеленые еще яблочки и парочки вишен, похожие на чьи-то тонкие ноги в тяжелых круглых бутсах. Бабушкин участок отделяла от соседнего лишь плотная крупноячеистая сетка-рабица. Из трубы соседской бани шел густой ароматный дым, а изнутри слабо доносились голоса и смех. Вдруг дверь в ней распахнулась и наружу в клубе густого пара, словно специально пущенного для усиления эффекта, выбежала голая девица. Выбежала, схватила стоящее на земле ведро и, охнув, окатила себя водой. Тимуру, стоящему у самой сетки, показалось, что даже до него долетели холодные брызги.
Бросив ведро, девица поежилась, потерла себя ладонями по голым плечам, убрала с лица налипшие черные волосы и только сейчас увидела остолбеневшего Тимура.
— Ох ты ж йо-ож! — смущенно протянула она и невольно попыталась прикрыться, но тут же передумала и воскликнула: — Ну раз все равно увидел, то хоть рассмотри! — и расставила ноги, раскинула руки, как звезда, вся освещенная вечерним розовым светом, и тут же расхохоталась, запрокинув голову, и нырнула обратно в баню.
Тимур еще мгновенье стоял, весь пылая, а потом бросился в бабушкину баню и отчего-то принялся усиленно умываться, намыливаться, растирать себе лицо и спину, стараясь в шуме воды не вспоминать только