— Ну не скажите, — усмехнулся он. — Всё-таки опыт — вещь возрастная.
— Самые тяжёлые ошибки, Аркадий Ростиславович, совершают не молодые, а уверенные в том, что им всё позволено. Адвокатская этика — она не про возраст, а про границу, которую ты не станешь переходить даже тогда, когда можешь. Я эту границу прекрасно вижу и понимаю. А те, кто путает её с профессиональной гибкостью, обычно потом рассказывают студентам о том, что мир делится лишь на чёрное и белое.
— В нашей работе обычно так и бывает, — возразил он. — Мы защищаем закон…
— Мы защищаем права наших клиентов. Закон — это инструмент, но не он наш подзащитный.
Губы ректора изогнулись в усмешке.
— И ты считаешь, что это этично? Ставить интересы клиента выше закона?
— Я считаю этичным не предавать клиента. Даже тогда, когда это может быть удобно. Даже когда это может быть выгодно для нас самих, университета, государства или кого-либо ещё.
Затем подумал и добавил.
— И если для того, чтобы преподавать, мне нужна седина, то я могу надеть парик.
Он пару секунд смотрел на меня тяжёлым взглядом. А я ощущал постепенно растущий ужас сидящей рядом со мной женщины. София явно находилась в панике, судорожно пытаясь понять, что ей делать в этой абсурдной ситуации.
Впрочем, я, в свою очередь, волновался уже не так сильно. Плевать, насколько хорошо он контролировал выражение своего лица. Мой дар в данном случае не обманешь. И его эмоции абсолютно не подходили человеку, который собирался уложить наши головы на плаху. Нет, вместо гнева и раздражения там царили любопытство и нечто отдаленно напоминающее веселье. Как у ребёнка, который задумал совершить какую-то шалость.
— Что же, — произнёс он, прерывая затянувшуюся паузу в нашем разговоре. — Думаю, что беседой я более чем удовлетворен. Если уж у Его Высочества, который был с вами на лекции, не возникло претензий, то, кто я такой, чтобы ставить под сомнение его мнение о вас.
А вот тут я удивился и переглянулся с Софией.
— Прошу прощения?
— У меня состоялся занятный разговор с Его Высочеством, — пояснил ректор. — Как раз после того, как он побывал на одном из ваших занятий.
Так. Я судорожно принялся перебирать в голове наш последний разговор с Меньшиковым. Там было что-то. Я точно был в этом уверен. Кажется, его охранник или помощник, уж не помню кто именно, сказал князю, что у того запланирован обед с ректором. Да? Или нет? Кажется, что-то такое было.
Сам же ректор, заметив, как мы с Софией переглянулись, улыбнулся и продолжил:
— Признаюсь, не могу не отметить, что после нашего с ним разговора у меня появились определённого рода, скажем так, подозрения насчёт твоего «протеже», София. Я и решил убедиться в них лично в этом разговоре. В целом, думаю, на данный момент я увиденным удовлетворен.
— Спасибо, Аркадий Ростиславович, — тут же поторопилась поблагодарить его Голотова, но оказалась прервана.
— Я не сказал, что это конец, София, — уже строже проговорил он. — Сама понимаешь, что одного моего мнения, даже несмотря на занимаемую должность, может быть недостаточно для учебного совета. Наш с вами диалог в том числе вызван и тем, что они несколько недовольны твоими действиями. Я думаю, что мне не нужно объяснять тебе, кто именно недоволен больше всего и что будет происходить в январе следующего года.
* * *
— Честно говоря, я вообще не понимаю, что сейчас произошло, — выдохнул я, когда мы с Софией отошли на достаточно большое расстояние от кабинета ректора.
На самом деле мы с ней молчали до того момента, пока не спустились по лестнице на первый этаж. В гардероб.
— Ты здесь ни при чём, — отозвалась Голотова, надевая пальто, перед тем как выйти на улицу. — Точнее, не только ты. Проблема в Анурове.
— Это что ещё за фрукт? — не понял я.
— Сергей Ануров, — пояснила София, когда мы вышли на улицу. — Четыре года назад я посодействовала тому, чтобы его сняли с должности главы кафедры гражданского права, и с тех пор мерзавец точит на меня зуб.
Услышав это, мне оставалось лишь фыркнуть.
— Ясно. Значит, опять внутренние разборки…
— Вроде того, — отозвалась она, и в её голосе отчётливо сквозило отвращение.
Правда, кроме этого она ничего не сказала. Мы вышли на улицу, и я тут же поморщился, когда порыв холодного ветра задул мне за воротник куртки.
— А продолжение этой истории будет? — спросил я Софию, поплотнее застёгиваясь. — А то, судя по голосу, ты не особо его жалуешь…
— Его вообще никто особо не жалует, — закатила она глаза. — Его едва не уволили четыре года назад. Хотели, но не смогли. Оказалось, что у него большие связи, которые не позволили этого сделать.
— А что случилось? — поинтересовался я, когда ощутил переполняющее её острое нежелание вообще говорить об этом. — Хотя бы в общих чертах.
— Если говорить в общих чертах, то кое-кто очень любил устраивать дополнительные занятия со своими студентками.
— В смысле, он…
— Да, Саша, в этом самом, — кивнула София, не дав мне договорить. — Только не вздумай распространяться об этом. Ануров — большой любитель защищать собственную репутацию. Крайне агрессивно защищать, если ты меня понимаешь.
— Грозился исками о клевете?
— Да. Мерзавца тогда едва не поймали, но он смог отвертеться. — София едва ли не выплюнула эти слова. — Скорее всего, просто подкупил родителей той девушки, заткнув им рот. Девочка была из малоимущей семьи и попала сюда, получив стипендию, так что сам понимаешь. То, что для Анурова было сущими копейками, для них оказалось целым состоянием. Ту историю тогда замяли. Всё, что было, — косвенные доказательства.
— Подожди, — не понял я. — Но как так вышло, что его не выкинули на улицу? Тут даже одного простого подозрения будет достаточно, чтобы…
— За него вступились, — мрачно сказала Голотова. — До того как перейти к преподавательской деятельности, Ануров имел долгую практику. И занимался в основном делами о защите чести и достоинства аристократов. Так что друзей у него хватает. Всё, что смогли сделать, — это убрать его с