Вендиго вновь накинулся на нее. Мари встретила его еще одним ударом по голове. Но теперь благодаря какому-то заклинанию существо сделало свою кость прочнее… Древесина палицы скрипнула и затрещала от удара. Путешественница рефлекторно поднесла руку к лицу, чтобы отразить следующий удар. Когти Вендиго прошли сквозь ее рукава и плоть. Она вскрикнула один-единственный раз, выхватила кинжал и вонзила его между ребер монстра, словно желая связать себя с ним кругом боли и крови. Жюстиньену показалось, что он слышит Мари. «Беги», – приказала она ему таким тихим шепотом, что распознать это можно было только по движению губ. Вендиго откинул ее руку и впился зубами ей в горло.
Вид этой жертвы будто развязал ноги Жюстиньену, и он побежал.
Он мчался, не оборачиваясь, не обращая внимания на то, куда бежит. Стучащая в висках кровь и бьющееся на пределе сердце заглушали крики в деревьях. Ему казалось, будто он бежит целую вечность. Лица вокруг него исчезли. Горло и легкие горели, а все мышцы болели. В какой-то момент он пересек ручей и плюхнулся в холодную воду, затем с трудом встал, опираясь на гладкую гальку. Тяжело дыша, с трудом возобновил свой бег в промокшей одежде. Он не знал, продолжал ли Вендиго преследовать его и преследовал ли вообще. Он остановился только тогда, когда рухнул от усталости, и его вырвало на лишайники. Затем он потерял сознание.
Когда он проснулся, свет был всё таким же серым и спокойным. Он мог проспать как несколько часов, так и целую ночь. Всё его тело болело, во рту стоял привкус желчи, а в уголках губ засохла рвота. И Габриэль, смотревший на него, сидел, скрестив ноги, в нескольких шагах.
– Я потерял Мари из виду, – сказал он шепотом. – А когда вернулся в лагерь…
Сухие рыдания сотрясли его тело. Жюстиньен протянул к нему руку, затем он откашлялся и произнес хриплым голосом:
– Ничего страшного. По крайней мере, ты живой.
Подросток кивнул. Не поднимая глаз, протянул Жюстиньену фляжку, которую, должно быть, подобрал в лагере.
Жюстиньен сделал большой глоток, стирая со щеки остатки рвоты.
– Все будет хорошо, – заверил он Габриэля как можно более убежденно. – Теперь все будет хорошо.
Во время бега у Жюстиньена отлетели подошвы. Он потерял их где-то, возможно перед ручьем. Ступни уже были сплошь покрыты царапинами и занозами. Со вздохом он снял то, что осталось от его сапог, бросил их позади себя, как старую кожу. Кажется, уже наступил май, а значит, будет не так холодно.
Взявшись за руки, подросток и молодой дворянин в лохмотьях удалились в ньюфаундлендский лес. Жюстиньен надеялся, что они оставили насилие и вкус крови далеко позади.
22
На следующий день они дошли до берега океана. Здесь лес снова изменился, и снова преобладали березы. Они плавно спускались к пляжу с бледно-серым песком, над которым нависали неземные покровы облаков. Наверное, было начало мая, но березы все еще тянули к небу свои голые кроваво-красные ветви.
Они услышали океан еще до того, как увидели его сквозь туман. Это был звук прибоя, накатывающего на берег. Не оставалось сомнений, что они пересекли остров, потому что здесь волны несли не ледяное крошево, а только кайму пены. Начался прилив, и океан был спокоен. Песчинки застряли в открытых ранах на ступнях Жюстиньена.
Все еще держа руку Габриэля, дворянин всматривался в горизонт, глубоко вдыхая воздух, насыщенный йодом и солью. Соль на песке разъедала раны. Это был конец пути, истинная граница мира, Жюстиньен понимал это с абсолютной ясностью. Путешествие должно было закончиться здесь. Весь гнев, все сомнения оставили его. Даже усталость исчезла, как будто она вытекла из него, смешавшись с приливами и отливами на песке. Волны плескались вокруг мертвого краба.
Жюстиньена бил озноб. Со вчерашнего дня он чувствовал жар. Вероятно, простудился из-за того, что спал в сырой одежде без огня. Однако даже лихорадка не беспокоила его или больше не беспокоила.
Дальше на пляже несколько полуразбитых деревянных досок, развалины большого лабаза, склад трески, заброшенный после рыболовного сезона, возвышались посреди тумана, как странный и суровый алтарь. Жюстиньен обменялся взглядами с Габриэлем. Вместе они направились к постройке или тому, что от нее осталось.
Когда они приблизились, внезапный запах ударил Жюстиньена в нос. Сладковатый и пьянящий душок, тот самый, который сопровождал каждую смерть и последнюю битву Венёра. Тот самый, который, безусловно, привлек Вендиго, став его предвестником. Жюстиньен оставил Габриэля, сказав:
– Подожди меня.
Подросток остановился. Жюстиньен полез в карман за пулями. К сожалению, нашлась только одна. Впрочем, в подсумке и так пороху хватало на один заряд. На лбу де Салера выступил лихорадочный пот. Он зарядил пистолет, сделал шаг в сторону лабаза, еще один. Он подумал о ньюфаундлендцах, ловцах трески, покинувших некогда его родную Бретань. Все более сильный запах проникал в мозг, или же это была просто лихорадка. У Жюстиньена закружилась голова. Еще один шаг.
Голос звал откуда-то из леса. Жюстиньен оглянулся. Конечно, лицо Салона только что возникло на стволе одной березы, потом на другой… Лики, выступающие из коры и древесины, множились, их стоны вскоре наполнили его череп. Жюстиньен сжал зубы и помассировал висок одной рукой. Он чуть не споткнулся, но удержался. Однако на этот раз голоса звучали иначе, как будто Салон в стволах пытался… предупредить его? Он взялся за рукоять пистолета как раз перед тем, как войти в разрушенный лабаз.
Запах внутри оказался сильнее и противнее, чем на пляже, но руины были открыты всем ветрам. Забытые мешки с солью, уже разорванные, вывернули на песок свои кристаллические внутренности. Внезапно крики прекратились. Жюстиньен едва сдержал рвоту. В соляных насыпях, кое-где пробитых песчаными блохами, среди костей трески торчали и человеческие кости.
Стиснув зубы, Жюстиньен преклонил колени возле братской могилы. Судорожными движениями извлек из-под белой корки бедренную кость, затем череп. Соль, которую влага успела скрепить на поверхности, осыпалась и превращалась в хрустящие кристаллы. Жюстиньен инстинктивно отскочил назад, чтобы его не засыпало. Бедро осталось у него в руке. На свету, проникающем сквозь разрушенную крышу, он осмотрел находку. Кость оказалась выскоблена и рассечена глубокими ударами когтей. На ее слегка пожелтевшей поверхности образовался рисунок, напоминавший