Майкл Муркок
Рунный посох
романы
Настоящее издание осуществлено с любезного разрешения автора
I
ДРАГОЦЕННОСТЬ В ЧЕРЕПЕ
Роберту Силвербергу с наилучшими пожеланиями
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Земля старела. Смягчались ее формы и несли на себе знаки времени. Пути ее стали причудливы и неисповедимы, как жизнь человека в его последние, предсмертные годы.
Из «Истории Рунного Посоха»Глава 1
ГРАФ БРАСС
Граф Брасс, Лорд-Хранитель Камарга, объезжал на рогатой лошади свои владения. Было раннее утро. Возле небольшого холма, вершину которого украшали развалины древней готической церкви, он остановился. За долгие века дождь и ветер отшлифовали толстые каменные стены. Сейчас по ним карабкался плющ и расцвечивал золотом и пурпуром своих цветов темные глазницы окон.
Во время таких прогулок граф неизменно приезжал сюда. Его тянуло к этим развалинам. Он чувствовал странное единение с ними. Они были столь же древними, как и он сам. Но главным было то, что ни он, ни они, столько пережившие и вынесшие, не только не согнулись под натиском неумолимого времени, но, казалось, стали еще мудрее и крепче. Холм, поросший высокой, качающейся под порывами ветра, жесткой травой, походил на волнующееся море. Его окружали бескрайние болота Камарга, где можно было встретить стада диких белых быков, табуны рогатых лошадей и огромных алых фламинго, таких больших, что они с легкостью могли поднять человека.
Темнеющее небо предвещало дождь, но пробившийся сквозь тучи бледный солнечный луч золотил доспехи графа, и медь пламенем сияла на его груди. Широкий боевой меч был пристегнут к поясу графа, голову прикрывал шлем, а тело защищали тяжелые медные доспехи. Сапоги и перчатки графа тоже были сделаны из меди — точнее из тонких медных колец, искусно нашитых на замшу. Граф был человеком большого роста, сильным и широкоплечим. На его суровом, словно отлитом из меди, загоревшем лице выделялись золотисто-коричневые глаза и пышные густые усы, такие же рыжие, как и волосы. В Камарге, как, впрочем, и за его пределами, рассказывали, что граф — это вовсе не человек, а ожившая медная статуя — титан, непобедимый и бессмертный.
Однако те, кто его окружал, прекрасно знали, что это не так; граф олицетворял собой образ настоящего мужчины, в полном и истинном смысле этого слова — верный друг одним и яростный враг другим, бесстрашный боец и непревзойденный наездник, великий мудрец и нежный любовник. Он, с его спокойным звучным голосом и неистощимой энергией, не мог не стать легендарной личностью — ибо каков человек, таковы и его поступки.
Граф Брасс, поглаживая рукой лошадь между острыми, закрученными в спирали рогами, смотрел на юг — туда, где море сливалось с небом. Животное зафыркало от удовольствия, и граф, улыбнувшись, откинулся в седле. Дернув поводья, он направил лошадь с холма к тайной тропинке, что, петляя по болотам, вела к едва различимым северным пограничным башням.
Когда он добрался до первой башни, уже стемнело, и на фоне вечернего неба отчетливо выделялся силуэт часового. Хотя со времени назначения Брасса Лордом-Хранителем на Камарг никто не нападал, но вблизи границ рыскали в поисках добычи остатки армий, некогда разбитых полководцами Темной Империи.
Все стражи башен были вооружены примерно одинаково — огненное копье причудливой формы да четырехфутовый меч. В каждой башне имелись прирученные ездовые фламинго и гелиографы для передачи срочных известий. Там же было установлено и оружие, созданное самим графом. Все знали о нем, но никто не видел его в действии. Графу удалось убедить воинов в том, что новое оружие превосходит своей мощью оружие Темной Империи Гранбретании; они служили, но все-таки относились к странным машинам довольно недоверчиво.
Когда граф Брасс приблизился к башне, стражник повернулся. Его лицо закрывал черный железный шлем, тяжелый кожаный плащ облегал доспехи. Подняв руку, он приветствовал графа.
Брасс поднял руку в ответ.
— Все в порядке?
— Да. Все спокойно, милорд.
Упали первые капли дождя, и стражник, перехватив копье, поднял капюшон.
— Все, кроме погоды.
Граф засмеялся.
— Вот задует мистраль, тогда и будешь жаловаться.
Он направил лошадь к следующей башне.
Мистраль, холодный свирепый ветер, с необузданной силой дул в Камарге месяцами, почти до самой весны. Но граф любил мчаться на коне, подставляя лицо этому буйному обжигающему ветру.
Теперь уже настоящий дождь барабанил по медным доспехам графа. Брасс вытащил из-под седла плащ, накинул его и поднял капюшон. Вокруг клонился под напором дождя камыш, и слышен был плеск дождевых капель в болотных лужах. По воде бежала мелкая рябь.
Тучи становились чернее, можно было ожидать грозы, и граф решил отложить свою поездку до завтра и вернуться в замок Эйгис-Морт, до которого было еще добрых четыре часа езды.
Он повернул лошадь и, полагаясь на ее инстинкт, предоставил самой выбирать путь. Дождь становился сильнее, и плащ графа насквозь промок. Быстро опустилась ночь, вокруг ничего не было видно, лишь серебряные струи дождя пронизывали завесу кромешной тьмы. Лошадь шла медленно, но не останавливалась. Запах пота, источаемый ее мокрой шкурой, раздражал графа, и он подумал, что добравшись до замка, нужно велеть конюху хорошенько вычистить ее. Граф смахнул воду с гривы лошади и, пристально вглядевшись во тьму, попытался рассмотреть что-нибудь впереди, но видел лишь темные заросли тростника, со всех сторон обступившие тропинку. Изредка до него доносилось то истошное кряканье дикой утки, спасающейся от выдры или болотной лисицы, то кудахтанье сражающейся с совой куропатки. Иногда ему казалось, что он видит пролетающего над ним фламинго. В темноте он заметил стадо белых быков, а немного погодя уловил тяжелое дыхание преследующего их медведя. Только чуткий слух мог разобрать в ночи едва слышные звуки его шагов. Все это было знакомо графу и не тревожило его.
Даже услышав пронзительное ржание перепуганных лошадей и приближающийся топот, он не насторожился, пока его лошадь не остановилась и не стала беспокойно топтаться на месте. Табун лошадей несся прямо на них. Граф уже видел вожака, его полные ужаса глаза и раздувающиеся ноздри.
Граф закричал и замахал руками в надежде, что вожак свернет в сторону, но тот был слишком испуган… Брассу больше ничего не оставалось, как свернуть в болото. Он надеялся, что почва будет достаточно крепкой и хотя бы ненадолго — пока пройдет табун — удержит их. Лошадь ринулась в камыши, пытаясь найти какую-то опору в болотной жиже, не удержалась и, очутившись в воде, поплыла, отважно неся на спине тяжелого седока.